06.01.2015 Г.

Труд Черноземья Культура

– Владимир Сергеевич, в разные эпохи земной истории театр как культурно-социальный институт то находился на самых высотах, как, скажем, в античной Греции, средневековом Китае, России XIX века да и, пожалуй, СССР, или, напротив, падал почти до предела, как в европейском Средневековье или в нашей стране в ельцинскую эпоху. Как бы Вы определили его местонахождение сейчас?
– Ближе ко дну. Нельзя сказать, что государство совсем забросило нас, но театральное искусство имеет бюджет выживания. Во второй половине нынешнего года, например, у нас не будет финансирования вообще. Останутся только социально защищенные статьи: зарплата, страховые взносы и коммуналка. Денег на постановки нам не дают. И так по всей стране.
– Здесь речь идет скорее не о финансировании, а о влиянии театра на общественное мнение, на наших предводителей, вождей и так далее. Николай I выручал Гоголя с его «Ревизором», даже Сталин мог помогать режиссерам, драматургам, актерам… А как сейчас руководство относится к театру? Я не беру во внимание нашу область, в этом плане нам с губернатором повезло: А.В. Гордеев очень помогает всем воронежским театрам. А вот как в целом по стране?
– В целом, думаю, упадок связан скорее не с властями, а со зрителями. Если делать что-то остро публицистическое, затрагивающее проблемы сегодняшней жизни, – то это почти стопроцентный провал, потому что публика хочет отдыхать, развлекаться. Она желает смотреть завозные комедии с заезжими звездами и простые комедии от нас. Серьезные пьесы с раздумьями, даже классика, трагедии, не пользуются успехом, а поскольку «кормить» труппу мне нужно, я должен подключать внутреннюю самоцензуру, порою ломать самого себя.
– То есть Вы считаете, что такие спектакли, которые давал в свое время Любимов в театре на Таганке, у нас сейчас не пойдут?
– Я думаю, что нет. Кроме всего прочего, тогда и сейчас такие постановки — нечто вроде кукиша в кармане. При Советской власти это было действительно опасно: Таганка была единственным официальным оппозиционным театром. Такая своеобразная вывеска, которая показывала, что мы живем в свободной стране.
– А может, нет успеха потому, что в постановках недостаточно скандала, остроты? Вы сами в какой-то мере возмутитель спокойствия в театральной среде: имею в виду то, что Вы делали за рубежом.
– Я ставил в Японии и Китае классику — то, что они просили. Меня приглашали на конкретный материал: «На дне» Горького или пьесы Чехова. Я заинтересован в том, чтобы в Азии продвигалась русская культура, которая им кажется интересной. Актуальные для России намеки они не понимают. Там вообще в принципе другой менталитет. Теперь в Китае и Японии тоже появилась тяга к европейскому театру, они все молятся на Станиславского, психологический театр для них очень важен. Национальное искусство (театры «Но», «Кабуки», «Пекинскую оперу») они сохранили, но их новые театры основаны на национальной драматургии, на своей проблематике. А меня они приглашают как учителя, как человека, который несет русскую культуру.
Что касается России... Нет у нас интереса к публицистике, остроте. Кроме всего, для этого нужны и соответствующие пьесы. Материала не нахожу.
У нас сейчас нет социально острых пьес, есть черная «новая драма», отражающая чудовищную жизнь: как люди блюют, мочатся, заниматся сексом, губят друг друга. Смакуется уродство нашей жизни. Я не считаю, что это острота. Ну да, жизнь ужасна, но все, как-то, все-же продолжают свое существование? Тяжело жить без света впереди и надежды.
– То есть авторы пытаются «эпатировать буржуазию», как говорил Бодлер?
– В общем, да.
– Ну, а Вы сами каким-то образом влияете на репертуар Вашего театра?
– Конечно.
– Каким образом? Изучаете общественное мнение или исходите из своих собственных творческих интересов?
– Я считаю, что изучать общественное мнение вообще бессмысленно. Понимаете, театральные зрители – это такое количество разных людей разного уровня, разной ментальности, разного интеллекта, что пытаться вычленить, для кого конкретно ты собираешься ставить спектакль, – стопроцентная ошибка. Я считаю, что я должен ставить спектакль для себя.
– В маркетинге и рекламе есть понятие целевой аудитории, которая хочет воспользоваться вашей услугой и у которой есть на это деньги. Маркетинговые технологии Вы используете?
– Нет.
– Ну и насколько сейчас такая политика приводит к провалам или к успехам?
– Вы знаете, к провалам это не приводит, но бывают случаи, когда попытки поставить что-то новое не заканчиваются успехом. Вот, например, мне нравится драматург. Я пригласил хорошего режиссера, который поставил его пьесу. Не хочу говорить – какую. Отличная пьеса, умная. Хорошо сделанный спектакль получился. А зритель не пошел!
– Может, рекламы не было?
– Ну, мы делаем рекламу, плакаты есть. А главное, в Воронеже мнение о спектакле очень быстро расходится по людям…
– Предварительный современный маркетинг заранее формирует общественное мнение. В рекламной кампании все зависит от того, как ее подать.
– Возможно, Вы правы. Вот сейчас у меня возможны сложности, уже чувствую. Я сделал спектакль «Ворон» – полностью певческая постановка ко Дню Победы. Актеры нашего театра сами поют и играют на музыкальных инструментах. Редкий для нашего театра опыт. И те, кто видел премьеру, со слезами на глазах благодарят! Но пойдет ли на него зритель – не известно. Не очень хотят люди смотреть про войну!
– Фильмы-то смотрят!
– Да, в кино идут — очень часто из-за спецэффектов, но тоже это не заканчивается бешеным финансовым успехом.
– Резюмирую: Вы ставите спектакли, исходя из собственных творческих идей...
– Я ставлю то, что мне интересно, в надежде, что не отличаюсь от большинства людей, поэтому надеюсь, что мои вкусы совпадают с общими вкусами.
– Отличаетесь: харизмой, начитанностью, развитым вкусом к хорошим постановкам. К сожалению, у большинства не привита привычка к подлинному искусству.
– Может, Вы и правы. Я не могу угождать невзыскательной публике, не могу специально опуститься до пошлости. Мне противно будет ставить «Любовь и помидоры» или «Продам жену, куплю мужа». Хотя я знаю названия, которые пользуются успехом. Наверно, у меня все же есть внутренний цензор. Когда я сюда пришел, хотел ставить некоторые пьесы, от которых потом отказался. И еще: нужна команда.
– Почему Вы говорите, что у вас нет команды? В театре великолепные актеры, коллектив сложившийся...
– Не актеры… Я имею в виду людей, которые бы занимались маркетингом, рекламой, помогали бы мне в этом плане – таких у меня нет.
– Кто мешает их найти?
– Штатное расписание! Как образовать в театре отдел маркетинга и рекламы? Где взять деньги для такой службы? Сейчас под очень большим контролем расходование бюджетных средств…
– Всегда можно найти какие-то нестандартные формы сотрудничества. Театры надо спасать! Сейчас церковь и театры – единственные социальные структуры, которые наш народ ограждают от скотства. Ни про телевидение этого не скажешь, ни про кино...
– Вы знаете, по данным Юнеско, город считается театральным, если его театры посещают 7 процентов населения.
– А в Воронеже, интересно, какая статистика?
– Думаю, 5-6 процентов.
– Но ведь в нашем городе театров много.
– Да, но, допустим, у Латушко, Бычкова свои зрители, в их театрах другая система. Театр драмы – в свободном плавании между двумя волнами: прошлым театром и авангардным.
– Скажите, то, что Вы, образно говоря, играющий тренер, то есть сами одновременно играете и режиссируете, мешает?
– Нет. Во-первых, мне всегда есть замена: тот же Карпов, прекрасный актер. Во-вторых, я играю редко: или когда кого-то нужно заменить, или когда из-за особой любви к конкретной пьесе считаю, что просто нет другого актера, который сможет быть адекватен замыслу. Я думаю, что я – неплохой артист, и режиссер Аркадий Кац, у которого я работал в Риге, как-то мне полушутя-полусерьезно говорил: «Боже мой, какой артист пропал, зачем он ушел в режиссуру?!»
– Ну, артист Вы хороший, я видел вас на сцене. Но здесь вопрос немножко в другом. У творческих личностей сильно развито соперничество. С одной стороны, Вы труппой руководите, с другой – играете с ними наравне. Вам нужно постоянно держать свой уровень на огромной высоте.
– Я не думаю, что есть соперничество. К тому-же, я больше и не собираюсь этим заниматься...
– Не будете выступать как актер?
– Это совершенно другая профессия.
– Но ведь очень здорово, когда вы можете себя чувствовать в шкуре того, кого учите.
– В этом плане да. Я знаю внутренние пути и могу подсказать, как точнее пронести мысль и чувство. Почти все хорошие режиссеры имели актерскую школу.
– Каким-то образом ваши актеры влияют на подбор репертуара и саму постановку?
– Безусловно. Потому что при выборе репертуара я говорю себе: ну хорошо, я хочу ставить «Ричарда Третьего». Но нет у меня Ричарда! У меня есть артистка хорошая, у нее нет ролей, я начинаю искать ей пьесу. Та же «Энциклопедия» появилась именно так. Это безусловно накладывает определенные... не скажу шоры... заботу о том, чтобы дать людям, которые рядом с тобой, не то, что ты сам хочешь, а и то, чтобы их задействовать.
– Мне кажется, что Вы не то чтобы мечетесь, но стоите на перепутье трех дорог: нужно и актеров загрузить, и деньги своему учреждению культуры заработать, и не упасть лицом в грязь перед зрителем. Здесь необходим очень точный выбор материала. Каким образом Вы его находите? Очень много читаете?
– Я читаю много пьес, да.
– А желание какую-то книжку «перелопатить» в спектакль не возникает?
– Иногда возникает, но есть вещи, которые читаю даже без надежды воплотить их в сценическое произведение. Одно из последних потрясений – это Джон Фаулз, «Волхв». Очень понравился, но невозможно сделать это на сцене. «Война и мир» ставлена и переставлена, но, когда читаешь Толстого и смакуешь эти нюансы прозы, то, как написано предложение, как он группирует слова в мысль... Это все на сцену перенести у меня нет способности. Я могу лишь сюжет вычленить.
– Какие новинки планируете?
– Будем ставить новую пьесу Николая Коляды, «Метель» по Пушкину, «Приглашение в замок» французского драматурга Жана Ануя. Хочу поставить Бунина — его рассказы про любовь. Это – одна из тем, которая меня волнует. Да, есть режиссеры, которые ставят острые, скандальные спектакли про секс, про продажность власти, про шоу-бизнес, пользующиеся большой популярностью. Наверное, это хорошо и правильно, но переделать свои мозги я не могу, мне это не интересно. Хочу заниматься своими темами.
– А как Вы отдыхаете?
– Не получается. Да и не хочется. Не могу без дела.
– У Лермонтова есть гениальные строчки:
«Мне нужно действовать. Я каждый день
Бессмертным сделать бы желал, как тень
Великого героя. И понять
Я не могу, что значит
отдыхать».
Вы взяли бы себе такой девиз?
– Несомненно.

Юрий ПУЛЬВЕР Воронеж